ПРО
БОЙЦОВСКИЙ КЛУБ И ЭММАНЮЭЛЬ В ОДНОМ ФЛАКОНЕ
Но
скажи, почему меня кидает в дрожь, когда ты
пытаешься меня обнять?
(М.
Науменко)
В
качестве некого отвлечённого пролога здесь
следует, пожалуй, рассказать о коварстве
методики потребления крепких алкогольных
напитков посредством одной кружки на всех.
Показавшееся нам божественным откровением,
это, если так можно выразиться, “ноу-хау”
оказалось дьявольским промыслом. Суть
коварства проста до жути. Казалось бы, никто
не заставляет тебя отхлёбывать из кружки
сверх твоего внутреннего лимита и нет
необходимости пить до дна. И ты делаешь
быстрый, совершенно не напрягающий
внутренние органы маленький глоток,
закусываешь вкусненьким или чем бог послал,
переводишь дыхание и передаёшь кружку
следующему. Невежливо задерживать кружку,
потому что её ждут на противоположном конце
круга заинтересованные лица. Исключительно
из самых хороших, продиктованных братской
любовью побуждений кружка передаётся из
рук в руки с максимально возможной
скоростью. ВЕСЬ УЖАС В ТОМ, ЧТО КРУЖКА
БУКВАЛЬНО КАРУСЕЛЬЮ ЛЕТАЕТ ПО КРУГУ!!!
Только-только ты успел перевести дух после
очередной дозы, как кружку снова передаёт
сосед слева, – круг замыкается. Можно,
конечно, пропустить и раз и два, но это всё
же не гарантирует безопасности. Первыми
ласточками в первый же день стали Шурик с
Костей. Я никак не мог понять, каким таким
загадочным образом Шура успел вдруг так
упиться, что ему несвойственно. Решение
задачи было простым – Шура делал свой
обычный глоток, не задумываясь о скорости
процесса. Ха, а кто вообще тогда про это
подумал?! Костик, которому повезло чуть
больше, чудом
избежал участи выползания из палатки, но он
тоже перешёл грань, и до кормления рыбок
было ему совсем недалеко. Второй ласточкой
стал автор этих строк на следующий день,
совершенно внезапно нашедший себя лежащим
возле бревна и словивший, ко всему прочему,
конкретный клин, заключавшийся в приступе
мании величия. Тут мы начали понимать: что-то
здесь не так. К моменту осознания того, как
это всё случается, уже многие стали
жертвами неоправданного новаторства и
любви к футуризму.
Итак,
события развернулись ближе к утру. Примерно
около шести, но каждый занимался своим
делом – кто догуливал, а кто уже спал после
громкого и энергичного кормления рыбок. Я
принадлежал
к промежуточной категории, кое-что
завершив, а кое-что и нет, и спать мне еще не
хотелось. Вернувшись с продолжительной
прогулки по лесу и зацепившись рукой за
дерево, я зафиксировал своё тело в сидячем
положении у костра и постарался
сфокусировать взгляд на происходящем.
Собственно, вокруг ничего и не происходило.
Сидевшая на пеньке слева молчаливая и
скрюченная фигура отдалённо напоминала
Ваню...
Но
у многих кризис уже прошёл, и я грелся у
костра в обществе наших красавиц, Костика и
Романенко. Мне казалось, что периодически
нетвёрдой припрыжкой где-то рядом пробегал
Младший Шарик. По крайней мере, я его слышал.
Туман в моей голове понемногу рассеивался.
Наша
беседа принимала оживлённый характер.
Начинался стандартный утренний глум. Этот
процесс был и остаётся для меня загадкой.
Совершенно неясна его природа, непонятны
причины возникновения. Характерной чертой
этого процесса является резкое обострение
чувства юмора совершенно особого вида.
Несмотря на сонливость, приколы рождаются
такие, что поручик Ржевский просто краснеет.
В первом походе, после второго курса, юмор
такого рода получил название “солёный
морской”, а в эту поездку на озеро мы
применили термин “брутальный”.
Привнесённое Бивисом (Александрой) слово
всех покатило ещё и потому, что никто точно
не знал, что оно означает. Уже в сентябре, в
Москве, я узнал от неё, что она посмотрела
это слово в крутом словаре, и там было
написано “грубо натуралистичный”.
Снова
появилась гитара, потом вторая, и мы с Димой
уже вовсю рубили ранних “Beatles”
и “Velvet
Underground”
в две гитары, по правилам – чёткий ритм и
соло-гитара. Правда, партии типа соло-гитары
порой замещались басовыми фишками, когда я
решительно не знал, что делать на первых
струнах. Наши красавицы, к сожалению, часто
не разделяют кайфа от классной зарубежной
музыки. Нам не дали продолжить музыкальное
путешествие в шестидесятые и семидесятые.
Публика потребовала конъюнктурных песен.
Мы, конечно, сыграли несколько песенок, от
исполнения которых у нас с Романенко
возникало неудержимое желание идти кормить
рыбок. Но после парочки-троечки песенок про
мусорные ветра, про спасителей, про небо и
всякие небесные тела, в нас взыграли
антипопсовые тенденции. Мы вознамерились
сыграть Башлачёва вместо настойчиво
запрашиваемой Шариком “Безобразной Эльзы”.
Сдаётся мне, всё и началось именно из-за “Времени
колокольчиков”...
Кто
сказал, что эта песня – отстой, я не вспомню.
Но за то, что разобиженный
в своих лучших чувствах Романенко
вцепился именно в Шарика, а она,
соответственно, в него, я поручусь чем
угодно. Несмотря на то, что весовые
категории были, в принципе, одинаковые, у
Романенки оказалась лучшая спортивная
подготовка, и Шарик завопила: “Тимченко,
спаси меня!”. И супервумен Тимка вмешалась
со всем своим азартом. Поразмышляв
некоторое время над сложившейся потасовкой,
в неё включился и Костик.
Прошло
минут пять. Общая свалка разбилась на два
спарринга: Костик – Шарик и Димка – Тимка.
Первая пара смотрелась скорее с
эстетическим, нежели со спортивным
интересом. Было видно, что сражаться им
особо не хочется. Поразмышляв ещё некоторое
время и здраво всё взвесив, Костя просто
отнёс нежно прижавшуюся к нему и
прикорнувшую на
плече Анечку вниз к озеру. И положил её в
воду... Криков было много. Я раньше тоже
любил так ухаживать за девушками. Как
вспомнится мне, что лет двенадцать назад на
одну красавицу вылил со второго этажа ведро
воды, так гордость всего и распирает. Мда,
был когда-то красивым я и молодым, всё ушло,
растворилось как дым... В принципе, оно так и
надо. Что лучше – швырнуть, как Стенька
Разин, какую-нибудь красоту в воду или
водить её по театрам, кино, дарить ей
дорогостоящие веники примерно раза три в
год, беседовать регулярно по телефону,
читать в случае необходимости возвышенно-поэтичные
стишки и порой даже слушать с адекватной
прочувственной миной её собственные (что
иногда гораздо сложнее)... Короче, браво,
Костик, так её и надо!
Но,
обратив свой взор ко второй паре, я сильно
удивился. В катавшемся по земле пыхтящем
клубке порой угадывались черты Тимченко и
слабовидящего представителя нетрадиционно
ориентированных меньшинств. Случалось,
клубок распадался на какие-то секунды,
иногда слышался громкий вопль Романенко “Займёмся
этим прямо здесь!”, после чего следовал
глухой звук неслабого удара, репа Димы
быстро теряла своё довольное выражение,
становясь печальной,
её заменяла хитрая физия Тимки, и
слышался её яростный крик “Соси болт!
Сраманенко, пидор очкастый!”... На мой
взгляд, самым интересным было то, что сцены,
как будто специально позаимствованные из
откровенного боевика с большим количеством
мордобоев, практически мгновенно сменялись
сценами, сделавшими бы честь какой-нибудь “Эмманюели”
по качеству и количеству предлагаемых
положений и позиций. Тимченко удалось
одновременно сыграть и Ким Бессинджер из
скольких-то там недель, и Брэда Питта из
фильма “Бойцовский клуб”. Ну да, товарищ-режиссёр
шеф Гавриков всегда говорил, что Ольга –
клёвая актриса. Вот учредили бы номинацию “лучшая
бисексуальная роль”, или что-то вроде того,
так первая премия сразу бы нашла героя или
героиню.
Вышеозначенный
клубок тем временем скатился с высокого
берега по крутому песчаному спуску к воде.
Порнобоевик шёл полным ходом. Перспектива
оказаться в воде не напугала героев, и вот
уже Оленька, оказавшись сверху, начала
молотить Романенко головой о подводную
корягу. Тот ужом выскользнул из-под воды,
ухитрившись при этом борцовским приёмом
швырнуть Тимку метра на полтора в воду от
берега. Только кроссовки в воздухе
мелькнули. Но стихийный брейк продлился не
более десяти секунд, и за ним опять
последовала исполненная эротики сцена. Это
не любовь, это определённо была порноборьба...
Если бы я писал любовный роман, я
определённо закатал бы здесь в цветастых
оборотах что-нибудь типа:
“Напрягшаяся грудь вздымалась в такт
участившемуся дыханию, глаза немыслимо
синего цвета подёрнулись поволокой
страстного желания. Она непроизвольно
облизнула губы, когда он наконец-то пришёл к
ней в спальню...
Он медленно расстегнул...” Хрен вам,
дорогая редакция! Любители и любительницы
такого чтива, вуайеристы в заочной форме,
сосите болт! Он медленно расстегнул её
ватник и стал стаскивать валенки с её
кривых волосатых ног, не знавших по крайней
неискушенности жительницы Крайнего Севера,
что такое эпилятор!!! Они энергично занялись
любовью прямо на мусорном баке. Примерно
так прикалывался я над одной подругой,
когда учился в колледже пять лет назад.
Мариночка обожала книги такого плана.
Открываешь книгу в любом месте, там ведь на
каждой странице кто-нибудь кого-нибудь
соблязняет. И начинаешь читать вслух, кое-что
редактируя прямо на месте. Эффект тогда был
убойный в прямом смысле. Посмеявшись от
души, Марина дала мне некислый пинок за
испохабление литературы. Она вообще любила
рукоприкладствовать в брутальной форме, и
её кликуха “Айрон Мэйден” вполне
соответствовала действительности.
Нанесённая ей мне на руку крохотная
татуировочка, выполненная мастерским
ударом капиллярной ручки, четвёртый год
служит памятью об этой, во многом
уникальной, женщине... Эх, дела давно
минувших дней, преданья старины глубокой. “Где
вы теперь, верные друзья и бескорыстные
подруги?” –
говорил Костик, герой Олега Меншикова в
одном из моих любимых фильмов “Покровские
ворота”. Воистину печаль моя светла, но мне,
похоже, скоро придётся отползать в палатку.
Спать хочется.