ПРО
ТО, КАК ЗАКАНЧИВАЕТСЯ ВСЁ ХОРОШЕЕ
Даже
если ты войдёшь сюда мёртвым, ты выйдешь
отсюда живым!
(А.
Герасимова)
Девять
дней одного года подходили к концу. Ряды
наши таяли. За два дня до отъезда основной
группы уехали Романенко, Шарики и шеф-повар
Борис-китикэт. Кликуха “китикэт”
пошла ещё с прошлого похода, когда мы играли
в волейбол. Чтобы привлечь внимание Сереги
к мячу, я кричал ему: “Борис, китикэт!”. И
Борисов прыгал на мяч, стараясь его куда-нибудь
зах..ячить. Справедливости ради надо
сказать, что всё это было чистым приколом, и
наш шеф-повар тормозил при приёме мяча ни
более всех остальных. Вместе взятых, гы. Ну,
может, всё же чуть более...
Романенко
уезжал в Алушту на следующий день после
прибытия в Москву. Туда же отправлялись мы с
Костиком и Александрой неделей позже. Аня
уезжала в Звенигород со всей нашей
театральной кодлой. Её младший брат (он же
Михаил (by
его родители), он же Мелкий (by
Аня, или просто Шарик), он же Младший
Шарик (by
я [Васильев]), Михуэль (by
Тимченко), Михуятор (by
Шурик) и т.д.) ехал
домой и потом, по-моему, тоже собирался в
Звенигород. Вообще он меня несказанно
удивил своим несоответствием возрасту. Я
офигеваю в этом заповеднике, дорогая
редакция, – парню пятнадцать лет, хоть и
ростом с меня, а по разговору, по “чувству
правильной фишки”, по тому, как он держится,
меньше девятнадцати дать ему сложно. Одним
словом, он оставил впечатление правильного
кадра. А Борисов ехал сдавать войну через
два дня после прибытия. Ему было тоскливее
всех, пожалуй.
Мы
в полной мере оценили название тушенки “Сытная”,
одну банку которой взяли на пробу в местной
лавочке. Уж как ни хотелось жрать утром
последнего дня, но мы с Шуриком осилили лишь
полбанки, почувствовав, что если мы съедим
ещё чуть-чуть этой тушенки, то не съедим
больше ничего и никогда. Костя нам любезно
разъяснил, что есть тушёнка, на которой
написано “ГОСТ...”, и она клёвая, а есть
тушёнка, на которой написано “ТУ...”, и она
отстойная. В первом случае тушёнка
соответствует стандарту, типа содержание
мяса не меньше такого-то, сои не больше, чем
столько-то и т.п. Тушёнка, маркированная “ТУ...”,
означает лишь, что технология в общем и
целом соблюдена,
мышиных хвостов в ней вы не найдёте и,
наверное, не отравитесь. Я не знаю, как всё
обстоит на самом деле, но “Сытная” была
маркирована именно надписью
“ТУ...”. Впрочем, кто
лучший эксперт по тушёнке, читатель
может догадаться и сам.
Нам
с Ваней ещё выпала часть стать пайщиками
местного потребительского товарищества
сиречь магазина в деревне. Мы честно
заплатили по десять рублей, и нам обещали
выдать красивые книжечки пайщиков. Времени
на получение заказанных ксив уже не
оставалось, но мы уполномочили на это дело
нашего молчаливого приятеля Гришу,
стоявшего лагерем неподалёку и остающегося
на озере ещё на три недели. Григорий
Грантович Лалаев вообще эпохальный, можно
сказать, человек. Именно ему мы обязаны
знакомством с озером Верято. Весьма кстати
он оказался соседом Костика по даче. Он
каждый раз приплывал к нам на байдарке, и
меня каждый раз обуревала зависть. Я ТОЖЕ
ХОЧУ БАЙДАРКУ!!! По сравнению с резиновой
баржой это просто крейсер, хотя есть свои
сложности. Ещё в прошлом походе, после
спектакля “Вишнёвый сад” наши театральные
красавицы с подачи Шарика начали за глаза
называть Гришу “хорошеньким семилетним
мальчиком”. Человек редкого добродушия,
Гриша вообще-то на год младше меня и ростом
примерно метр девяносто при плотном
телосложении. В прошлом походе, точно так же
приплыв к нам как-то на байдарке, он имел
неосторожность несколько
переусердствовать в уничтожении крепких
напитков. Как сейчас помню: идём мы с
курсантом Арчи в лес по неким делам и видим
в темноте леса мигающий аварийный сигнал. А
у Григория есть такой понтовый
аккумуляторный фонарь – фара, аварийка и
ртутная лампа дневного света. Подходим мы с
Арчи полюбопытствовать, кто это там в лесу в
аварию попал, и видим занятого очень важным
делом Григория. Зафиксировав себя левой
рукой у
дерева, слегка наклонившийся Гриша в правой
руке, откинув её в сторону, держал свой
фонарь, мигающий как раз жёлто-оранжевым
аварийным сигналом. Ради такого случая мы с
Арчи поискали рядом треугольный знак
аварийной остановки, и не найдя его,
вернулись к Грише, чтобы аккуратно и по всем
правилам, методом частичной погрузки
отбуксировать его в лагерь. Теперь Гриша
стал хитрый (а может, умный) – он приплывает
к нам исключительно со своей девушкой
Оксаной и никогда не принимает у нас больше
двух залпов. То ли мельчают люди, то ли умнее
становятся – так сразу и не поймёшь, да и не
хочется понимать, честно говоря, ещё успеем.
“Да, я молод, каюсь. Молодость, молодость –
это быстро пройдёт...” –
говорил в “Покровских воротах” всё тот
же Костик.
Не
так это просто – побыть действительно
самим собой, заморачиваясь лишь только
проблемой дров для ужина, прогулкой
километров на десять за хлебом, парным
молоком и сопутствующими ему
скоропортящимися продуктами домашнего
изготовления, чисткой картошки и прочими
схожими технологическими процессами.
Душевное здоровье возвратилось ко мне
полностью. Одна моя знакомая сказала бы,
наверное, что я нашёл себя, что типа почётно.
Но у нас к процессу мозго..бства и, как
следствие, к таким поливам выработалась
стойкая ненависть, и мы так говорить
принципиально не станем. Мы просто и мило
скажем: п..здато отдохнули.
Забываешь всё, и когда приезжаешь в
Москву, процесс адаптации занимает
определённое время. Первым “культурным”
шоком для меня стали два часа в общем вагоне
от Забелья до Великих Лук. Билетов сразу до
Москвы мы купить не смогли. Ехали тихо,
устало. Почти шестьдесят минут молчания в
час. Не торопясь, мы попивали пиво с
бабкиными пирожками. У меня было чувство,
что я вот сейчас приеду, и отдых закончится.
Нельзя сказать, чтобы мысль о поездке в
Алушту через три дня наполняла меня
энтузиазмом. Это состояние и нельзя назвать
депрессией. Я в одной книге, где описывались
очень схожие симптомчики, вычитал
интересный термин – “адреналиновая тоска”.
Суть в том, что в крови всё время
поддерживается определённый уровень
гормона адреналина. Когда мы зажигаем, то
есть ведём слишком активный образ жизни,
адреналин расходуется в большей степени,
чем успевает синтезироваться, и мы впадаем
в непонятную апатию и лёгонький депресняк.
Ничего страшного, нужно доехать до дома,
хорошо и по-домашнему поесть, лучше всего
какого-нибудь супа или щей, и завалиться
спать часа на четыре. Короче, нужно
перевести дыхание. Вторым моим “культурным”
шоком стал Рижский вокзал. Толпы народа уже
в полседьмого утра напрягли не по-детски
мой уставший мозг. Я вспомнил про Шурика,
которому предстояло вернуться в Зеленоград,
привести себя в цивильный вид и уехать в
свой банк. С одной стороны, его стало
искренне и по-человечески жаль, а с другой
стороны, мысль о том, что у меня такой или
похожей задачи нет, вызвала блаженную
улыбку. Мы быстро распрощались и поехали по
своим сторонам. С Ольгой Тимченко нам было
ещё по пути, и у нас оставалась пара бутылок
пива, взятого в Великих Луках в поезд.
Кстати, это сильный показатель. Ехали туда
– выпили в поезде два с лишним ящика легко и
непринуждённо, а ехали обратно – так
половину ящика не смогли уговорить.
Потусовавшись
на последней общей остановке троллейбуса с
полчаса, оглядевшись и почувствовав себя в
Москве поуверенней, мы
допили оставшееся с поезда пиво, и тут
пришло время прощаться. Ольга свет Ивановна
собиралась геройски ехать через пару часов
в Звенигород; у меня были тоже какие-то дела.
Ну да всё хорошо, что хорошо кончается. Да
ещё и поллета впереди – и Максова свадьба, и
Алушта рулез, и “НАШЕСТВИЕ”, и мой день
рождения – пустячок, а приятно – финальным
аккордом. Живите же настоящим, люди, ловите
мимолётный кайф от пролетающих секунд, а
будущее – оно само собой нарисуется. Вперёд,
Боддисатва,
полный вперёд, в полный рост!
сентябрь-октябрь
2001
Было
здорово и было весело. Но хорошо всё обдумав,
я решил, что в следующем году на озеро ехать
не хочу. Хватит и трёх раз, надо быть
скромнее. Я завидую моим знакомым,
собравшимся на Байкал. У одного, Макса
Пешкова из МЭИ, был полный экстрим –
отмахать практически по тайге без палатки
вдвоём с девушкой больше сотни километров,
заблудиться, варить суп из клевера ... хм, не
знаю, честно говоря, смог бы я так. У других
экстрима было поменьше, они летели туда
самолётом, там шли частично на “ракете”, но
тоже было достаточно экстремально, судя по
рассказам. Мораль сей басни такова – нужно
расти дальше и увеличивать содержание
нормального экстрима. Фраза “нешто мы в
душе не панки”, произносимая в таких
случаях, уже скоро станет неким подобием
девиза. В принципе, почему бы и нет? Там
видно будет.